Он улыбнулся — вопреки самому себе, вопреки всему:

— Я тоже.

— Скоро, Бек.

— Хорошо.

— Думаю, я люблю тебя, — сказала она и вновь засмеялась. — Ну вот, я сказала это. Что ты об этом думаешь?

Она вытянула свою здоровую руку и прикоснулась пальцами к его губам, затем повернулась и ушла.

Спустившись в капитанскую каюту взглянуть на Квентина, он все еще испытывал потрясение от встречи с Руэ. Панакс, должно быть, заметил что-то в его лице, когда Бек вошел в комнату, потому что тут же спросил его:

— Ты в порядке?

Бек кивнул. Он вовсе не был в порядке, но у него не было никакого намерения говорить об этом. Впечатления были еще слишком свежи, чтобы делиться ими с кем-либо, все еще слишком удивительны для него самого. Ему нужно было время, чтобы привыкнуть, чтобы признать невероятное. Руэ Меридиан была влюблена в него. Именно это она сказала. «Думаю, я люблю тебя». Он мысленно произнес эти слова, и они прозвучали настолько смешно, что он чуть не рассмеялся вслух.

С другой стороны, она так искренне целовала его, и ему не скоро удастся забыть ощущения от этих поцелуев.

А он любил ее? Бек непрестанно задавал себе этот вопрос. Он не думал об этом прежде, так как сама мысль о том, что она ответит ему взаимностью, казалась бредовой. Довольно было и того, что они друзья. Но он любил ее. Он всегда в каком-то смысле любил ее, с того дня, как впервые увидел. Сейчас, после поцелуев и объятий, после того, как она сказала ему о своих чувствах, он понял, что любит ее так сильно, что не в состоянии совладать с этим чувством в одиночку.

Бек с трудом заставил себя думать о чем-то еще.

— Как он? — спросил он, кивнув в сторону Квентина.

Панакс пожал плечами:

— Так же. Он просто спит. Но мне не нравится, как он выглядит.

Это никому бы не понравилось. Кожа Квентина имела нездоровый бледный цвет. Пульс едва прощупывался, а дыхание было затрудненным и неглубоким. Он умирал, и никто из них не мог с этим ничего поделать, кроме как дожидаться неизбежного. Нервы юноши были на пределе, и Бек обнаружил, что снова плачет. Он смущенно отвернулся.

Панакс поднялся и подошел к нему. Он положил свою грубую руку Беку на плечо и легонько сжал его.

— Сначала Трулз Рок, а теперь горец. Это нелегко, — сказал он.

— Да.

Дворф убрал руку и подошел туда, где Грайан стояла на коленях на соломенном тюфяке в углу. Глаза ее были широко открыты, она смотрела прямо перед собой. Дворф покачал головой в замешательстве.

— Как ты считаешь, о чем она думает?

Бек вытер остатки слез:

— Полагаю, ни о чем таком, что нам хотелось бы знать.

— Ну и дела. Все это странствие, с начала и до конца, — сплошные беды. — Он помолчал минуту. — Жаль, что я в него отправился. Я бы ни за что не поехал, если бы знал, на что это будет похоже.

— Не думаю, что кто-нибудь из нас поехал бы.

Бек подошел к сестре и, преклонив колена рядом с ней, прикоснулся пальцами к ее щеке, чтобы дать ей знать, что он рядом.

— Ты слышишь меня, Грайан? — спросил он тихо.

— Не знаю, что я тут теперь делаю, — продолжал Панакс. — Ни у кого из нас нет причин находиться здесь. Мы ничего не добились, нас лишь убивали и ранили. Даже друида. Я думал, что с ним никогда ничего не случится. И про Трулза тоже так думал. А теперь их обоих нет в живых. — Он покачал головой.

— Когда я доберусь домой, — сказал Бек, все еще не сводя глаз с бледного, бесстрастного лица Грайан, — я останусь там. Я никогда не уеду оттуда.

Он вновь подумал о Руэ Меридиан. Что будет с ней, когда они вернутся в Четыре Земли? Она была скитальцем, рожденной для жизни скитальца, путешественницей и искательницей приключений. Она была совершенно не похожа на него. Она не захотела бы приехать на плоскогорье и оставаться дома до конца своих дней. А раз так, она не захочет иметь с ним ничего общего.

— Я думал о доме, — спокойно произнес Панакс. Он присел на корточки рядом с Беком, его бородатое лицо выглядело встревоженным. — Я никогда о себе особенно не заботился. Депо Бент — это как раз такая деревня, в которой я и закончил бы свой путь. Семьи у меня нет, только несколько друзей, ни одного близкого. Всю свою жизнь я путешествовал, но не знаю, осталось ли что-нибудь в Четырех Землях, что мне хотелось бы повидать. Без Трулза и Странника, которые не давали мне скучать, не знаю, есть ли там что-нибудь для меня. — Он сделал паузу. — Может быть, я останусь здесь.

Бек посмотрел на него:

— Останешься здесь, в Паркасии?

Дворф пожал плечами:

— Мне нравятся ринджи. Это хорошие люди, и не так уж отличаются от меня. Их язык похож на мой. Мне вроде как нравится и эта страна, за исключением таких вещей, как граак и Антракс. Но остальное выглядит интересным. Я хочу исследовать ее. Много чего тут никто из нас не видел, всю внутреннюю часть за горами, куда собираются Обат и его люди.

— Ты окажешься тут в ловушке, если вдруг передумаешь. У тебя не будет возможности вернуться назад.

Высказав это дворфу, Бек поморщился — так нехорошо это прозвучало.

Панакс тихо усмехнулся:

— Я смотрю на это иначе, Бек. Когда делаешь выбор, принимаешь и его последствия. Вроде этого путешествия. Только, может быть, на сей раз все обернется для меня несколько лучше. Я уже не так молод. Во мне осталось не так много жизни. Не думаю, что хуже окончить ее тут, в Паркасии, нежели в Четырех Землях.

Насколько отличался от него дворф, изумленно осознал Бек. Не хотеть вернуться домой, остаться в чужой земле, надеясь, что это окажется интересным. Сам Бек не мог поступить так. Но он понимал дворфа. Для того, кто большую часть жизни был исследователем и проводником, живя в одиночку вне городов и деревень, решение остаться здесь не казалось таким уж странным. В конце концов, сильно ли отличались горы Алётра Арк от гор Вольфстаага?

— Как думаешь, справишься без меня? — спросил Панакс, его лицо было странно серьезным.

Бек понимал, что хотелось услышать Панаксу.

— Думаю, ты бы только мешал, — ответил он. — В любом случае ты заслужил право делать то, что хочешь. Если желаешь остаться, так и сделай.

Они ничего не стоили без своей свободы, были ничем без права выбора. Они отдались общему делу с друидом в поисках магических книг Старого Мира, но с этим было покончено. Что им нужно было сделать сейчас — это помочь друг другу вновь найти дорогу домой, будь тот дом в Четырех Землях или где-нибудь еще.

— Почему бы тебе не поспать немного, — сказал он дворфу. — Я посижу с Квентином. Я на самом деле хочу этого. Мне нужно быть с ним.

Панакс поднялся и во второй раз положил руку на плечо Беку, что означало и его поддержку, и благодарность. Затем, пройдя сквозь тени, он вышел из каюты. Бек смотрел ему вслед, думая о том, найдет ли Панакс свою новую жизнь, принесет ли она ему спокойствие и удовлетворение, чего не дала ему прежняя жизнь. Он думал о том, каково это — быть настолько отдаленным от всего и всех, что мысль оставить все позади вовсе не тревожит. Он не мог понять этого и, по правде говоря, надеялся, что никогда этого не узнает.

Он повернулся к Квентину, глядя, как его брат, мертвенно-бледный, лежит и умирает. О боги, боги! Бек ощутил беспомощность. Он больше не мог сносить этого, не мог видеть, как Квентин ускользает в ничто. Он должен что-то сделать; даже если у него ничего не получится, он будет знать, что, по крайней мере, попытался. Традиционные способы лечения здесь бесполезны. Необходимо испробовать что-то еще.

Бек помнил из рассказов Странника, что песнь желаний могла исцелять. Ее не часто применяли с этой целью, потому что это требовало большого мастерства. У него не было ни мастерства, ни опыта, но он не мог тревожиться об этом сейчас. Брин Омсворд однажды применила магию, чтобы исцелить Рона Ли. Если один из Омсвордов когда-то использовал магию для спасения жизни одного из Ли, почему бы другому Омсворду не сделать этого снова?

Это было рискованным предприятием. Возможно, глупым. Но Квентину не выжить, если ему ничем не помочь, а ничего другого не оставалось.